"Экономические стратегии", №1-2000, стр. 100-109

Я. Рябов
Безудержная власть Дмитрия Устинова
"Экономические стратегии", 2000, №1, стр. 100-109

В послевоенный период Советский Союз вступил в фазу быстрого промышленного роста, что потребовало огромных человеческих, природных и экономических ресурсов. Однако в первую очередь этот прорыв потребовал усиления жесткой вертикали управления и контроля. Громадная экономическая машина часто сводила роль человека к минимуму, превращая управленца в простой винтик в механизме реализации решений ЦК. Но все же в эти годы, как и во все другие периоды истории, в России были люди, которые благодаря яркой силе своей личности могли влиять на работу бездушного механизма и тем самым способствовали еще более успешному развитию страны. В предыдущем номере журнала мы опубликовали статью "Курчатовский проект", в которой рассказали, как И.В. Курчатов, опираясь на колоссальную государственную поддержку, смог за короткий срок вывести отечественную атомную промышленность на передовые рубежи. Это казалось невозможным, но в течение нескольких лет СССР достиг ядерного паритета с США. В этом номере мы публикуем воспоминания секретаря ЦК КПСС Я.П. Рябова о неоднозначной роли министра обороны СССР Д.Ф. Устинова в решении вопросов военно-промышленного комплекса. Негативные последствия неверных решений о распределении ресурсов военно-промышленного комплекса не так очевидны, как, например, зрелище загубленного урожая. Однако масштабы убытков из-за этих ошибок катастрофически огромны.

Разговор с Генеральным секретарем ЦК КПСС

12 октября 1976 года, в первой половине дня, по спецкоммутатору позвонил Леонид Ильич, спросил: "Яков Петрович, снег выпал?" Я сказал: "Да, а в отдельных местах даже до 15 сантиметров".
- В Москве тоже выпал, черт бы его побрал. Надо убирать урожай, а он мешает.
- Да, это действительно большая помеха. Но все равно, Леонид Ильич, область выполнит все свои обязательства по сельскому хозяйству. То, что я обещал в августе, когда вы мне звонили из Ялты, мы все сделали.
- Это хорошо, - сказал Леонид Ильич. - Но я хотел с тобой поговорить о другом. У вас самолеты на Москву летают каждый день?
Я сказал, что да.
- Будь у себя. Я тебе позвоню после обеда, чтобы ты прилетел завтра. Я с тобой хочу поговорить. Но никаких материалов с собой брать не надо. Ни по экономике, ни по промышленности, ни по селу.
Я сразу понял, что вопрос, видимо, будет о моей новой работе. Но куда? Хотя в последнее время мне многие намекали, что я скоро "загремлю" в Москву, я особого значения таким слухам не придавал. Но этот разговор - серьезный, многозначительный.
Через некоторое время по ВЧ позвонил секретарь Брежнева Дебилов. "Ну что, поздравлять тебя?" Я сказал, что пока не знаю. "Тобой интересуется Л.И. (Брежнев), объективка на тебя лежит у него на столе. Пока ты был в отпуске, о тебе здесь много говорили".
Вечером того же дня мне вновь позвонил Брежнев и попросил завтра с утра быть у него. Но предупредил, что об этом никого информировать не надо.
Ранним утром я был уже в Москве. Позвонил в Кремль, в приемную Брежнева. В это время дежурил Бровин. Минут через десять он перезвонил, сообщая, что приехал Брежнев и меня приглашает. Я наскоро умылся, переодел рубашку - и в Кремль.
Леонид Ильич встретил меня тепло и радостно, расцеловались. Беседа была обоюдно заинтересованной и длилась почти полтора часа. Разговор шел о моем предстоящем назначении секретарем ЦК КПСС. Мне поручалось руководить всем военно-промышленным комплексом вместо Устинова, которого назначили министром обороны СССР. В конце встречи Брежнев сказал, что по затронутому вопросу он будет советоваться с членами Политбюро. На прощание он подарил мне свою фотографию в маршальской форме с автографом и пожеланиями. Он попросил, чтобы я сегодня же или завтра утром улетел домой и ни с кем сегодня не встречался. Я так и сделал.
Когда я вышел от Брежнева, Бровин сказал мне, что по продолжительности разговоров Генерального секретаря с первыми секретарями обкомов эта беседа вышла за все рамки.
В Свердловске уже догадывались и обращались ко мне с вопросами, но я уходил от любых разговоров и продолжал активно работать, не откладывая ни одного намеченного мероприятия.
15 октября во второй половине дня позвонил Брежнев и сказал: "Вопрос о тебе рассматривался на Политбюро, все твою кандидатуру на выдвижение секретарем ЦК КПСС поддержали". Я выразил благодарность ему, членам Политбюро за внимание ко мне и поддержку. Далее Брежнев сказал, что вопрос будет решаться на очередном Пленуме ЦК КПСС в конце октября.

Октябрьский Пленум ЦК КПСС 1976 года

25-26 октября 1976 года в Москве состоялся Пленум ЦК КПСС, на котором меня избрали секретарем Центрального Комитета. Итак, прожив в Свердловске и Свердловской области 46 лет и 34 года из них проработав, я прошел классическую школу от рабочего до руководителя производства, от техника до начальника конструкторского отдела, от секретаря парткома завода до первого секретаря обкома партии и секретаря ЦК КПСС. В то время мне предстояло изменить не только место жительства, но также уровень и профиль партийной деятельности. В ЦК я курировал весь оборонный и военно-промышленный комплекс СССР, а это девять оборонных министерств, в которые входили тысячи предприятий и научно-исследовательских, проектно-конструкторских, технологических институтов и КБ, а также ВПК Совмина СССР, министерства химической, нефтеперерабатывающей и микробиологической промышленности, лесной, целлюлозно-бумажный и деревообрабатывающий комплекс, руководил тремя отделами ЦК КПСС, в которых заведующими были опытные партийные работники: Сербин, Савинкин и Листов.
После избрания секретарем ЦК КПСС передо мной встала серьезная проблема - кого рекомендовать первым секретарем Свердловского обкома партии. Этот вопрос в голове уже крутился не один день, задолго до Пленума ЦК. Выбор оказался небольшой. Колбина из Грузии не отдадут. Он, отличный и честный человек, добросовестный партийный работник, имел проблемы со здоровьем. К тому же он был несколько слабохарактерным, и поэтому он просто мог не справиться с такой тяжелой и многогранной работой. Еще одна кандидатура - Мехренцев, директор одного очень важного оборонного завода. После долгого раздумья я решил предложить кандидатуру Бориса Николаевича Ельцина. Я хорошо знал его тяжелый характер и то, что слабым местом у него является незнание промышленности и недостаточная культурная подготовка. Но были у Ельцина и положительные стороны: он хочет и может работать, достаточно волевой и сумеет заставить работать кого угодно. Он знает область, и его там знают.

С таким предложением я и решил идти к Брежневу, надеясь, что мой ученик и выдвиженец продолжит добрые традиции, заложенные нашими предшественниками в умножение величия Среднего Урала.

Министр обороны

В принципе, Дмитрий Федорович Устинов, десятки лет находившийся во властных структурах государства, действительно являлся незаурядной личностью великой страны. О нем немного написано, но то, что опубликовано, в основном описывает его в положительном плане. И это он заслужил хотя бы своей деятельностью в годы Великой Отечественной войны. Он, безусловно, очень много сделал для развития военно-промышленного комплекса страны в послевоенные годы, в том числе участвуя в создании оборонной техники, ракетно-ядерных вооружений и освоении космоса.

Но, как у нас нередко бывает, человек, "опьяненный" властью, доверием и поддержкой руководства государства, начинает гипертрофироваться в отрицательном плане, исчезает чувство ответственности. Теряется самоконтроль, и человек становится неспособным к объективной оценке своих действий. Не избежал этого и Устинов, будучи секретарем ЦК, а затем министром обороны СССР.

В 1977 году, работая секретарем ЦК, я решил разобраться с состоянием систем ПВО и ПРО. Проверку я осуществлял с участием начальника генштаба маршала Огаркова, председателя ВПК Смирнова и других отвечающих за эти проблемы военачальников и генеральных конструкторов. Не вдаваясь в подробности, скажу, что, по большому счету, мы не были по-настоящему готовы к отражению нападения вероятного противника на центр страны как по линии ПВО, так и по линии ПРО. Последняя, кстати, в тот момент только лишь формировалась.
По итогам проверки у меня состоялась принципиальная встреча с Устиновым. В ней принимал участие его первый заместитель, начальник Генерального штаба Огарков, с которым мы осуществляли разбор и проверку состояния готовности войск ПВО, их оснащенности и эффективности боевой техники. Я рассказал Устинову, в каком положении находится защищенность страны. Он и без меня знал состояние боеготовности войск ПВО и ПРО. Нехотя Дмитрий Федорович меня выслушал и был вынужден согласиться с нашими выводами, а также с теми поручениями, которые я письменно дал Министерству обороны, ВПК, разработчикам и производителям специальной техники.

- Ну что поделаешь, - сказал Устинов. - Когда-то у нас на вооружении и этого не было.

Я взял да и заявил:
- Значит, прав был первый секретарь Московского городского комитета Егорычев, когда десять лет тому назад выступил с серьезной критикой состояния ПВО в те годы, а его ошельмовали и освободили от работы.

Устинов, видимо, обиделся и даже "взъерошился", но у него не было достаточных аргументов, чтобы опровергнуть приведенные доводы, ведь они были выработаны коллегиально.
Одним словом, разговор получился нелицеприятный. Но в конечном итоге мы договорились, что оба возьмем под контроль проведение всех работ по этим направлениям - я по линии ЦК КПСС, а он по линии Министерства обороны СССР.

По ходу нашего разговора я почувствовал, что Устинов не ожидал от меня такого напора и настырности. У меня не было сомнений, что Дмитрий Федорович этого мне не простит, так как в какой-то мере я ему становлюсь поперек горла, влезая и объективно разоблачая ту неправду, которая у нас существовала в отношении надежности ПВО и некоторых других проблем оборонного комплекса. Я видел, что во многих вопросах серьезно не дорабатывает ВПК во главе с его председателем Смирновым. Но раньше до него добраться было непросто, так как его опекал и защищал от внешней критики Устинов. Так продолжалось до 1976 года, когда Устинова назначили министром обороны СССР. Он предложил избрать секретарем ЦК Смирнова, но Политбюро с этим не согласилось. Секретарем ЦК избрали меня. Таким образом, между многолетним тандемом "Устинов - Смирнов" появилась "прокладка" на уровне секретаря ЦК КПСС, что, конечно, не входило в их планы. С моим появлением в Москве контакты Устинова со Смирновым не ослабли, а наоборот укрепились. Практически каждую субботу Смирнов просиживал по несколько часов в кабинете у Устинова. О чем они говорили в эти "посиделки", я не знал, они мне об этом не докладывали, но догадывался.

Я не давал никому спокойствия - ни министрам, ни оборонным заводам, ни военно-промышленному комплексу. В общем-то я отлично понимал, что у большинства руководителей никогда не было спокойной жизни. Но многие из них просидели по 15-20 лет на одном месте, некоторые предпочитали быть в Москве на глазах у высшего руководства, не утруждая себя выездами на периферию. Это я наглядно ощутил, проработав 11 лет секретарем Свердловского обкома. За это время Устинов был у нас только один раз - в 1971 году - приезжал на награждение области орденом Ленина. Смирнов тоже был один раз, и то его привозил министр обороны Гречко, когда решался вопрос о постановке танка Т-72 на вооружение.

Смирнов, видимо, не ожидал, что я буду практически ежедневно приглашать его в Центральный Комитет для участия в разборе плановых или оперативных вопросов разработки и производства новой военной техники. На этих встречах я делал замечания в адрес руководства ВПК наравне с другими участниками. Конечно, это ему не нравилось. Кроме того, мы довольно часто встречались вдвоем, "с глазу на глаз", разбирали недостатки и недоработки по особо важным военно-техническим проектам и темам. Эти встречи всегда были весьма напряженными и продолжительными по времени.

Как сейчас, помню пятичасовую встречу со Смирновым в середине 1977 года, на которой он не только "задирался", но даже пытался меня спровоцировать, обвиняя в необъективности. Хотя я все время был подчеркнуто корректным и хотел делового, но в то же время принципиального разбора состояния дел в оборонной промышленности. Смирнов не успокаивался до тех пор, пока я ему не предъявил конкретные обвинения по провалам, многомиллиардным по стоимости. В том числе: авантюрной была тема по высадке человека на Луну, которая с треском провалилась; тема межпланетной космической станции (МКС-"Буран"), которая тоже рухнула; недоработали сверхзвуковой гражданский самолет ТУ-144 и многое другое. После этого он успокоился, и наша встреча, казалось бы, закончилась мирно. Но это далеко не так!

Дело в том, что Смирнов, докладывая Устинову о нашем разговоре, естественно, интерпретировал по-своему и принимал мою критику в адрес ВПК на свой счет, так как все те провалы, естественно, относились и к деятельности Устинова. Дмитрий Федорович почти 30 лет в разных должностях управлял военно-промышленным комплексом страны и считал себя непогрешимым.

Не таков Устинов, чтобы согласиться со своими недостатками, а тем более с провалами!

Д. Ф. (как мы его обычно называли между собой) был мастер интриг и сталкивания людей, делая это вполне незаметно. Но шила в мешке не утаишь. Оборонщики уже отлично знали: если Д. Ф. на кого-либо обозлился, тому надо уходить или подстраиваться под него. Однако были и строптивые руководители, которых Устинов недолюбливал, но все равно терпел, так как они были хорошими организаторами, талантливыми творческими людьми. Среди них можно назвать: Славского, Афанасьева, Челомея, Огаркова, Шокина, Сербина и многих других.
Избавиться, зажать или ущемить строптивого - это, к сожалению, в нашей действительности практиковалось постоянно. "Невиновен, но за строптивость наказан". Это, как правило, наносило ущерб большому делу. И примеров в моей многолетней практике было немало. Один из них - многомиллиардный проект по созданию МКС-"Бурана".

Устинов всячески проталкивал этот проект, так как его вел фаворит Д. Ф. руководитель НПО "Энергия" академик Глушко. Эта программа мало чем отличалась от американской программы по созданию "Шаттла". Более реальной, дешевой и быстрой в реализации была программа малой МКС, предложенная генеральным конструктором ЦКБ "Машиностроение" академиком Челомеем. Эта система (УР-530) значительно проще систем "Шаттл" и "Буран". Она более маневренная, а дешевизна ее состоит в том, что носитель компонуется и создается из отработанных ракет УР-500 ("Протон") и УР-100М. Она включала пилотируемый возвращающийся корабль (самолет) весом 18-20 тонн, 2-3 астронавта и определенный вес доставки в космос полезного груза для различных научных и иных целей. Это была реальная программа, но против нее категорически возражал Устинов, доводя вопрос до конфликта с Челомеем. Между тем, УР-530 имела широкую поддержку в научных, военных и промышленных кругах, ее одобряли в ЦК КПСС, Академии наук СССР, поддерживало Министерство общего машиностроения.

По этому поводу вспоминаю мой разговор с президентом Академии наук Александровым 30 июня 1978 года. Александров говорил: "Академия наук поддержала Челомея по созданию системы МКС на базе УР-530. Мы советовались с Келдышем, он одобрил. Но как только я дал добро на продолжение работ по созданию этой МКС, на меня, как звери, как борзые собаки, набросились Устинов, Смирнов и Глушко". Я успокоил Александрова, сказав, что напишу поручение ВПК, Министерству общего машиностроения и Минобороны на разработку челомеевской системы.

Поручение из ЦК было направлено. Челомей осуществил ряд экспериментов, даже произвел несколько опытных пусков на орбиту возвращаемых макетов. Но, к сожалению, этой перспективной космической программе не удалось сбыться. Причин здесь несколько. Во-первых, всячески препятствовал этому Д. Ф. Во-вторых, вскоре, не без участия Устинова, меня направили "на укрепление Госплана", а Афанасьева с Министерства общего машиностроения направили руководить гражданским машиностроением. В-третьих, спустя какое-то время внезапно скончался Челомей. И в-четвертых, уже серьезно больной Брежнев не мог противостоять Д. Ф., хотя и поддерживал Челомея на встрече с ним.

В то же время Европейское космическое сообщество, подхватив идею академика Челомея, приняло к реализации программу по созданию системы "Гермес" на базе французской межконтинентальной ракеты "Ареан-5". Макет этой системы мы с президентом Академии наук СССР Марчуком увидели уже в 1989 году в Тулузе в мою бытность чрезвычайным и полномочным послом во Франции.

К сожалению, Д. Ф. никогда не считался с затратами государства на те или другие военно-промышленные программы, даже если их необходимость не была окончательно определена. Он жил и действовал военным временем, не останавливался ни перед чем. Его девизом при рассмотрении любого вопроса или программы, на встрече с руководителями любого ранга была навязшая у всех на зубах фраза "жми до звону". Став секретарем ЦК КПСС, я пытался воздействовать на Устинова с точки зрения разумного расходования огромных государственных средств на оборонные программы. Без чего-то можно было обойтись, естественно, не теряя оборонную мощь страны, что-то можно было прикрыть или перенести на более дальний срок.

Один из характерных примеров - решение вопроса с танками Т-34. Еще в 1977 году на складах Министерства обороны имелись огромные запасы танков, выпущенных еще в годы войны. Они занимали большие территории, были обнесены глухими заборами; там же были военные городки со всеми коммуникациями и необходимым жильем для офицеров и их семей, казармы для солдат охраны, обслуживающего и ремонтного состава и все необходимые атрибуты для их функционирования. Находились они, как правило, возле каких-либо промышленных городов. Такой арсенал танков Т-34 находился под городом Свердловском. Казалось бы, зачем в армии иметь огромные запасы устаревшего вооружения, которое нам уже не нужно и в дальнейшем не потребуется. Это вооружение даже развивающиеся страны не покупают и бесплатно не берут. Подобного физически и морально отжившего старья в нашей стране в то время было немало.

Видимо, неслучайно в 1994-1998 годах у нас в России загромыхали взрывами и пожарами старые военные арсеналы, причинив огромные материальные и человеческие потери.
У меня состоялся неприятный разговор с Устиновым. Я предлагал Д. Ф. ликвидировать устаревшие военные арсеналы с максимальным эффектом для государства. Во-первых, армия освободится от большого количества не нужных ей военных подразделений. Военных специалистов, в том числе и солдат, можно было бы направить в боевые подразделения, оставшихся - в народное хозяйство. Во-вторых, освобождающиеся большие территории, жилье, коммуникации, строения и здания могли быть использованы в интересах народного хозяйства или местных советов. В-третьих, списанную технику, которую можно направить в промышленность или строительство, использовать по назначению (автомобили, трактора, краны и прочее). Снятую с вооружения военную технику разукомплектовать и направить на переплавку и регенерацию в черную и цветную металлургию, а из радио- и электронных приборов извлечь золото, серебро и другие компоненты. К сожалению, подобные здравомыслящие предложения не находили поддержки у Устинова, а наоборот, даже чувствовалась его раздраженность и болезненное отношение. Устинов в таких случаях говорил: "Слушай, Яков, зачем тебе все это надо. Эти городки живут себе, никому не мешают, и пусть живут". Я настаивал на необходимости таких мероприятий в интересах народного хозяйства и сокращения расходов на вооружение, но наталкивался на каменную стену непонимания.

ЦК КПСС серьезно тревожила обстановка с качеством и надежностью подготовки космонавтов, работы космической техники и выполнения заданных программ. Не секрет, что у нас были различные случаи аварийных ситуаций, в том числе срывы полетов, неоднократные нестыковки корабля со станцией и даже гибели космонавтов. Нельзя сказать, что по каждому аварийному случаю не принимались меры. Принимались. Но нередко был формально-бюрократический и ведомственный подход.

Вот наглядный пример. В 1977 году космический корабль "Союз-25" не мог состыковаться со станцией "Салют". Космонавты делали несколько попыток, но ничего не получалось. С Центра управления была дана команда возвращаться на Землю. После разбора причин нестыковки корабля со станцией и расшифровки радиозаписи стало понятно, что в системе управления имеются какие-то неполадки или дефекты. Как показала радиозапись, в определенный момент космонавты решили посоветоваться между собой, идти ли на рискованный шаг. Один из космонавтов сказал, что надо идти, другой отговорил, и разум победил. Только это спасло от возможной гибели станцию, корабль и, естественно, космонавтов.

Для выяснения причин нестыковки корабля со станцией создали авторитетную комиссию во главе с Мозжориным - директором Центрального НИИ машиностроения Министерства общего машиностроения СССР. В комиссию вошли ответственные работники, специалисты, ученые из ВПК, различных министерств, КБ и НИИ. Работа комиссии шла под оперативным контролем ЦК. Постоянно ее вопросами занимались: я, Устинов, Смирнов, Афанасьев. Важность этой комиссии определялась тем, что случаи нестыковок периодически повторялись, а это прежде всего вопрос престижа нашей космической техники. Во-вторых, пропадала уверенность в безопасности полетов космонавтов. В-третьих, каждый такой "пустой" запуск обходился государству более чем в 180 миллионов рублей, а это немалые средства по тем временам. Кроме того, уже было принято решение ЦК КПСС и Совмина СССР о включении в состав советских космических экипажей в качестве стажеров по одному космонавту из стран социалистического содружества. Руководители соцстран придавали этому большое значение и постоянно настаивали на ускорении этого процесса. Долго шли дебаты, из какой страны полетит первый космонавт. Особенно настойчиво нажимали руководители европейских соцстран. В конечном итоге было принято решение по трем странам. Первым будет включен в состав советской команды гражданин Чехословакии, второй из Польши, третий из ГДР.

Все эти обстоятельства требовали скорейшего разбора, выяснения и ликвидации дефектов в системе управления, которые приводят к нестыковке корабля со станцией. По этому вопросу я провел несколько встреч и разборов в ЦК с учеными, специалистами, руководителями министерств и ведомств. Побывал и на производстве. Выслушал обстоятельные прогнозы и выводы конструкторов и разработчиков систем управления в Центральном НИИ машиностроения. Вместе с министром общего машиностроения Афанасьевым заслушали руководителей Центра управления космическими полетами и ЦНИИМ Мозжорина и Авдуевского. Но, к сожалению, и они ничего не могли сказать, хотя высказывали различные предположения и гипотезы. Они попросили дать им время на ряд испытаний и экспериментов. Мы с Афанасьевым и главным маршалом авиации поддержали их.

26 октября 1977 года по этому же вопросу у меня на широком сборе в ЦК председатель ВПК Смирнов докладывал об итогах заседания госкомиссии. Он также ничего не мог сказать вразумительного, заявил, что ученые и специалисты намерены промоделировать в испытательных камерах ситуацию по записям телеметрии попытки стыковки и выяснить причину возможных аварийных ситуаций, в том числе ударов и повреждений на шпангоуте "Салюта", возможных ошибок космонавтов при стыковке и другое.

В общем с выводами и сроками работ мы согласились, но пришли к решению: первое - направить в следующий полет смешанный состав космонавтов - летавшего и новичка; второе - стыковку корабля со станцией осуществить автоматически из Центра управления полетов.

По итогам разбора и определения срока проведения работ я доложил Д.Ф. Он "взъерошился" и сказал, что не согласен с нашими предложениями по срокам и потребовал сократить время. Я категорически заявил, что этого ни в коем случае делать нельзя. Мы не можем рисковать жизнью людей, посылая их в космос на недоработанном техническом комплексе.

- Надо ученым и специалистам доверять, - говорил я. - Да и ваши замы - генералы Кутахов и Толубко, участвовавшие в совещании, согласились с выводами и сроками проведения работ.

Но не такой был Д. Ф. Он сказал, что его замы его информировали по-другому. Я не отступал от принятых нами предложений и выпалил:
- А что касается ваших замов, вы разбирайтесь с ними сами.

Устинов занервничал, но все же в конце разговора сказал:
- Хорошо, но в таком случае я соберу в Министерстве обороны военный совет, приглашу руководителей ВПК, Министерства обороны, ученых и специалистов. Я с ними поговорю, и мы примем решение. Я просил бы и тебя, Яков Петрович, принять участие в этом совете.

Я сказал, что обязательно приму участие в военном совете Министерства обороны. На этом наш разговор закончился, но для меня он был принципиальным.
После разговора с Д. Ф. я в очередной раз собрал консилиум ученых и специалистов, изложил им требование министра обороны и попросил высказаться каждого. Они подтвердили прежние сроки работ.

29 октября Устинов собрал совещание в Министерстве обороны с участием всех, кто был занят разбором аварийного полета. Здесь же были и замы Д. Ф. Совещание длилось более трех часов, выступали все, от кого зависела судьба следующего полета в космос. Выступал дважды или трижды и я. В конечном итоге не только приняли наши предложения, но даже сроки немного сдвинули вправо, в сторону увеличения, вопреки предложениям Устинова. Не возражали и генералы армии Толубко и Кутахов.

Это была, естественно, моя победа, но она навлекла на меня очередной гнев со стороны Устинова. Он понимал, что проиграл на глазах своих замов, ученых, специалистов, руководителей министерств и ведомств. Этого он мне не простил. Я ощущал его "негативную руку" постоянно, но не хочу об этом писать, так как я выше этого. И из ЦК КПСС я ушел с его же подачи, когда подвернулся подходящий случай избавиться от настырного, неподдающегося секретаря.

Но для меня была важна не победа, а дело. В результате нашей принципиальной позиции выиграло только дело. После принятых серьезных конструктивных и производственных мер решился долго мучивший нашу космонавтику вопрос нестыковок кораблей со станцией. После этого у нас не было подобных сбоев.

Это был не последний случай наших принципиальных расхождений.

В своей записке в Политбюро в декабре 1978 года я вносил рассчитанное предложение сократить поставку военной техники Министерству обороны на 1979 год на 8 миллиардов рублей, не ослабляя оборонную мощь страны. Эту записку я показал Суслову. Он ее одобрил и решил сам показать Брежневу. Не знаю, как там проходил разговор, но Устинов отчаянно возражал, звонил мне. Я его пытался убедить в необходимости и обоснованности нашего предложения, но безуспешно. Через неделю меня пригласил Суслов и вручил мне мою записку со словами: "Товарищ Рябов, предложение правильное. Вы над этим продолжайте работать, но рассматривать этот вопрос на Политбюро сейчас несвоевременно".

В заключение не могу не вспомнить мои неоднократные разговоры со Славским, министром среднего машиностроения. Он постоянно говорил, что требование Министерства обороны во главе с Устиновым об оснащении Советской армии новыми артиллерийскими ядерными снарядами - "бред сивой кобылы". Д. Ф., считал он, мыслит временами Гражданской или Отечественной войны, когда "нужно бить в кого попало". Но ведь и тогда разбирались!

- Зачем копировать американцев? - спрашивал Славский. - Они 200 лет не воевали на своей территории и не собираются в будущем. США ядерные артиллерийские боеприпасы нужны для устрашения африканцев, арабов, азиатов и других. Они это уже испытали в 1945 году в Хиросиме и Нагасаки, и тогда американцам все сошло с рук. А нам для чего бить самих себя?
Славский постоянно говорил, что ядерные артиллерийские боеприпасы весьма дорогостоящие, и делать их придется в массовом количестве - все это разорит страну. Далее Славский убедительно аргументировал - ядерное оружие, куда бы оно ни предназначалось, остается ядерным оружием, и ответственность за него нельзя перекладывать на людей, которые в боевых условиях могут оказаться не в состоянии им распорядиться.

Я неоднократно говорил по этим проблемам с Устиновым. К моему сожалению, Дмитрий Федорович "протащил" решение по ядерным снарядам через Совет обороны, несмотря на серьезные замечания Славского, который остался при своем мнении. Это был 1979-й год. Брежнев уже был безнадежно больным человеком.

После моего освобождения от должности секретаря Центрального Комитета Коммунистической партии на Пленуме ЦК КПСС в апреле 1979 года Устинов, имея огромнейшее влияние на Леонида Ильича, не допустил избрания секретаря ЦК по оборонной промышленности до июня 1983 года, то есть пока к руководству партией не пришел Андропов. В 1983 году секретарем ЦК был избран Г.В. Романов. Таким образом, Устинов, находясь в должности министра обороны СССР, одновременно более четырех лет руководил оборонными отраслями промышленности.

Считаю, что здесь комментарии излишни.